Искандер: Напечатать статью

Конышева Н.И. (Ню).

Дата: 16.01.2010 10:34
Тема: О коллекцонировании


Конышева Н.И. (Ню). 1991. Х, м. 88,5х38
Конышева Н.И. (Ню). 1991. Х, м. 88,5х38

Автор: Леонид Лернер

В жизни не встречал я такого наркомана. И хотя употребляет всего один-единственный наркотик, он посильнее любых, ныне действующих. Речь идет о холстах, кистях и красках, которые входят и выходят из Натты в таких количествах, рождая такие ощущения, что я невольно подумал: Конышева – художник Божьей и дьявольской милостями.

Ее мастерская у черта на рогах, не в смысле далеко, а в самом прямом – под Яузским мостом, в древнем, пропахшем мышами и бомжами Серебрениковым переулке, (который я тут же переименовал в Киллеров тупик), в старом купеческом особнячке, грозящем развалиться, где, как мне кажется, живут только ее картины. Их здесь так много (в каждой, считая вместе с подвалом, из восьми, то ли десяти комнат и, само собой, в коридорах, теснятся десятки холстов, а на них сотни загадочных персонажей), что брожу по мастерской, как по лесу, пытаясь не заблудиться. Если же добавить, что в этих «джунглях» встречается еще и самая разнообразная «фауна»: то огромное чучело лебедя, то гипсовая баба в комбинации, то рыцарь в ржавых доспехах, но - без головы, - вы, наконец, понимаете, что находитесь на фантастической, то бишь сказочно-художественной «помойке», где странно-органичное сочетание дворцовых шедевров и уличного китча даст сто очков любому вернисажу.

Зная, что сейчас ее будут фотографировать, Натта снимает с головы вечную свою бейсболку, а вместо робы, подпоясанной чем-то, вроде веревки, накидывает «историческую» пуховую горжетку. Затем водружает на дореформенную плитку суперсовременную сковороду, заливает ее водой, кидает туда рыбу (вариться!) и заявляет, что сначала меня покормит.

-Эту сковороду мне за картину дали, - невозмутимо объясняет она. – Беру все, что предложат.

-А правду говорят, что ты когда-то любую свою картину отдавала за «старую» тридцатку?

-И метровые, и двухметровые, - подтверждает Натта.

Об ее патологическом бескорыстии и ошеломляющей искренности ходят легенды. Подруга и знаток «чудных» московских художников – Зверева, Яковлева и, конечно, Конышевой - Наталья Шмелькова рассказывала мне забавную историю: «Помню, Натта очень нуждалась, и я привела к ней покупателей – мужа и жену. Они хотели купить одну картину. Но, зайдя в мастерскую, настолько обалдели, что стали ссориться – сколько купить. Решили взять три. Я сижу очень довольная. Но… Тут входит Конышева и вдруг заявляет: «Да куда вам столько – солить, что ли?» Я прямо обмерла. А она продолжает: «На днях один купил у меня картину, а потом принес обратно – разочаровался».

Вскоре я и сам стал свидетелем ее безумств. Как-то, решив нас познакомить, Шмелькова привела меня на выставку Конышевой в Центральный Дом художника. Увидев Наташу, художница воскликнула: «Слава Богу, пришла!» И потащила ее к громадному холсту «Салон Венеры», крича по дороге, что картина недописана. И тут же, на глазах изумленной публики, разведя краски, мгновенно вписала Наташу в свой фантасмагорический «салон». Помнится, на той же выставке не хватило стен для дикого количества холстов, которые Конышева, по обыкновению, привезла с собой. И оставшиеся без места картины Натта раздавала всем, кто попадался под руку – разумеется, бесплатно. Между тем, почти всю выставку раскупили. И на эти, по выражению Конышевой, «шальные» деньги, она купила очень дорогое антикварное пианино для сына Кирилла, с одной лишь целью - написать его за этим «фоно».

… Но вот рыба, наконец, подана. Закусываем на колченогой тумбочке, в компании экстравагантных портретов. В одном из них, кажется, узнаю …

-Ну да, - подтверждает Конышева, - это Петя Панин, наш гитарист и бабник.

Рядом с Петей пучит глаза старая добрая ведьма. Ее сосед, курчавый субъект, похож на римского патриция с глубокого бодуна.

-Это мой второй муж, - охотно рассказывает Натта. – Подобрала его в сумасшедшем доме, он там косил от суда. Ему нужна была московская прописка. Ну, я ему прописку. А он вдруг захотел в Лос-Анджелес. И умотал туда, как адвентист – уж не знаю, какого дня. Я ему в дорогу картину написала: как эти адвентисты моют ноги друг другу.

- Значит, не везло с мужьями? – сочувствую я.

– Не скрою. Мужики бежали от меня со страшной силой. И очень далеко.

Я их понимаю. Конышевой, при ее абсолютной самодостаточности, мужья в общем-то до фени. И хотя от одного все же родила сына, расставалась с ними так же легко, как и они с нею. Что касается нынешнего ее фаворита – сюрреалиста, обремененного женой, тремя детьми и живущего тут же, в «киллеровом тупике», то этот персонаж, именуемый Кротов, присутствует на всех последних конышевских картинах. Судя по этим творениям, к Кротову у Натты чисто материнские чувства: тут она его и кормит, и спать укладывает, и … даже хоронит. «Успение Кротова» я застал в зале на Солянке – двухметровое полотно с лежащим во весь рост человеком в нижней рубахе и кальсонах, со свечой в желтых пальцах, босые ступни упираются в нагло обнаженный женский зад, вокруг порхают чудовищные бабочки, ползают щерящиеся крабы…

Вот уже много лет все ее творчество преследует один и тот же – риторический вопрос: кто же она, эта «странная» Конышева? А ведь вся ее странность заключается лишь в том, что живет и дышит Натта только на своих холстах, что в своем искусстве – единственна и неповторима, ибо никто другой в нашей художнической среде не умеет так видеть и с таким печальным и веселым сарказмом отражать человеческую жизнь.

Увидев ее картины, я поразился тому, сколько в них (одновременно!) красоты и уродства, сумасшествия и внутренней логики. Образы и предметы Конышевой пляшут в буйном фейерверке красок, мчатся куда-то – то ли в прошлое, то ли в будущее, ряженые и обнаженные, плачущие и смеющиеся. Мрачен и праздничен, смешон и драматичен этот великолепный абсурд; до жути реальны и фантастичны – быль и небывальщина. Вот она разворачивает свою «Ярмарку» в Измайлове и – тут вам и псевдонародный русский базар, и современная «блошинка», и древние бояре, и новые русские, и медвежий цирк, и американские горки. Налево пойдешь – рабынями торгуют, направо – Даная мчит на мотоцикле. В самом центре трон, на троне младенец в памперсах, с бутылочкой, а над ним дьяк с грамотой, читает послание. Писано до президентства Путина. Но какова интуиция?..

На другой картине – праздник в Центре искусств имени художника Зверева. Выставка немыслимых скульптур, среди них ходят загулявшие гости, в сторонке – человек с метлой.

-Это ангел, - поясняет Конышева. – Случайно залетел. Ну, я его одела в фартук, дала метлу. Подметает за художниками…

Между тем, она обожает классику – Рафаэля, Тициана, Веласкеса. Говорят, объездила на халяву (прикидываясь дурочкой) почти всю Европу, посетила все музеи, молясь на живопись Возрождения.

-Как бы я хотела так же писать – спокойно, неторопливо, с верой в Бога, - размышляет она. – Не получается. Ужасно тороплюсь! Видишь, какое у меня все отрывистое?

Лихорадочность ее кисти – от хаотичности нашей жизни, и, тем более, жизни петербургской и московской богемы, в квартирах и салонах которой (хочет она того или не хочет) варится Конышева. Отсюда и вечная ее тема: жизнь - как бред, бред так называемой «творческой интеллигенции» с ее выпендрежем, бордельным бытом, самолюбованием, безвкусием, претенциозностью.

-Как-то пригласили писать семейный портрет, - вспоминает Натта. – Я их изобразила у камина работы Врубеля. Камин вышел потрясающе. А портрет хозяину не понравился. Он заявил, что я уродую людей. Да я и сама знаю, что уродую. Из меня придворный художник – что из тебя профессор ботаники.

-Так и не взял портрет?

-Взял, но с возмущением.

-Значит, все-таки дошло, что это – искусство. А возмущался, чтобы поменьше заплатить, - полагаю я.

-Да нет, они бы много заплатили, если бы я породу улучшила. Всем хочется быть красивыми. Я бы и сама заплатила, чтоб меня красивой нарисовали.

В другой раз Натта «обидела» известную пожилую литераторшу. Узнав, что она специалист по Толстому, изобразила ее с кинжалом в руке – на кинжале наколот бронзовый Лев Николаевич. Тоже очень возмущалась, но портрет взяла – всего-то за «старую» тридцатку. А потом пригласила Глазунова, и тот изобразил старушку седой девушкой с золотыми (!) глазами. Всего за 500 рублей.

Съездив в Италию, Натта увлеклась библейскими сюжетами. С тех пор висит в мастерской трехметровое «Искушение Святого Антония».

-Слыхал про его чудеса, - замечаю я.

-А в том доме, где я писала – сплошные искушения, - возражает Натта.

-Причем же здесь Святой Антоний?

-Я была в Падуе, в его монастыре. Видишь, тут и монастырь – на заднем плане пять куполов. У Святого Антония кто только не бывал – и Босх и Дали. Помнишь, у Дали? Идет стадо слонов – и Антоний их осеняет крестом. У меня так же – видишь, крестом замахивается?

-На эту желтую бабу с сиськами?

-Потому что она его искушает.

-А это что ползет?

-Улитка – фарфоровая, таких в подземном переходе продают. На улитке баба без ног, едет верхом: амазонка. У них там каждый занимается, чем хочет, и превращается, в кого захочет. И все друг друга искушают. А это ангел летит с благой вестью. Но они его не замечают.

-Почему же эта картина у тебя осталась? Не купили? Или тоже обиделись?

-Да зачем она им нужна? Если бы и взяли, в дверь не пролезла.

-А чего ты вдруг в Библию ударилась? В Бога поверила?

-Нет. Я же художник. А художники всегда из Библии сюжеты брали.

-Ну, это в прошлом, когда все были верующие.

-Верующие? Взять хоть итальянцев: что они под юбками творили у своих возносящихся Мадонн!

Среди массы картин, томящихся в мастерской Конышевой, большинство незаконченных. Идеи в голове у Натты рождаются одна за другой, одна обгоняет другую. И, не в силах сдержать эмоций, она пишет одновременно десять-пятнадцать картин. Свои работы называет «детьми» и уверяет, что все их любит – и плохих и хороших. Сосед, художник Кротов, другого мнения: «Твои работы, - говорит он, - не дети, а выкидыши». Кротову дерзкая Натта не перечит. Соглашается: «Не хватает у меня таланта».

«Конышева – существо, одержимое искусством изначально, - рассуждает одна из ее давних поклонниц, известный искусствовед, автор блестящих книг о Боттичелли и Ван Гоге, Ольга Петрочук. – Стремительны ее кисть и взгляд, но и она не успевает за нашей безумной реальностью. Отсюда столько незавершенных холстов. Зато каждый законченный – шедевр. Выстрел в «яблочко». Многие считают Конышеву современным Дали, но – ничего общего ни с Дали, ни с нашими спекулянтами от «сюра».

Когда-то она исповедывала экспрессионизм, в этом романтическом художественном направлении ХХ века ее подкупали эмоциональность, динамика, воображение. Но, будучи в первую очередь, сатириком, эдаким русским Свифтом в живописи, Натта Конышева стала обличителем мира ложного искусства, ложной романтики, псевдобогемы. Мотивы этих картин – из той русской сказки: про то, как безобразная ведьма утопила Аленушку и облеклась в ее сарафан.

Тем не менее Конышеву покупают. И чаше всего именно те, кто боится ее снайперских попаданий: человеку свойственно любопытство, желание увидеть себя (даже в собственном безобразии) со стороны. За границей же, где она постоянно выставляется, раскупают целые выставки. Иностранцев, особенно коллекционеров, увлекают не только ее монументальные пародии. У известного коллекционера Рэне Герра я увидел целую серию ее редких романтических картин. Впрочем, Конышева – романтик особого склада: она певец обездоленных – людей, которым жизнь доставила немного радостей. Но вот что удивительно: все ее романтические герои – и бомжи, и инвалиды, и просто одинокие – восхищают жизнестойкостью и внутренней силой. Быть может, потому, что, ощущая некое духовное родство с этими людьми, Натта дарит им ту силу жизни, которой в полной мере обладает сама.

Вспоминаю одну из таких картин – «Ангел Старого Арбата». В лучах тихого осеннего солнца по изуродованному «перестроечному» Арбату посреди глумливой толпы идет на костылях девушка с … крыльями за спиной. Я иду за ней и знаю: сейчас она взлетит. И воспарит над хаосом и мусором житейским.

Автор: Леонид Лернер



Это статья Искандер
http://iskan.su