Katya Medvedeva. Spring. Color water-dispersed pigments on tissue, 1977; 79 by 61 cm

Вероятно одна из первых пятидесяти картин Кати Медведевой. Отреставрирована.

Arguably one of the first 50 pictures of Katia Medvedeva. Restored and restretched.

Автор текста: Леонид Лернер

-У меня все по настроению. Когда я деловая, акрилом работаю: не выгорает и без запаха. О небесах думаю – темперой пишу. А то, что сейчас на душе лежит - маслом… Посмотри, автопортрет сырой еще. Я в него собственные бусы гранатовые вставила. А щеки я себе всегда делаю румяные – так я на Чурикову похожа. Ой, люблю ее!

Автопортрет Катя написала к своей, аж сороковой, выставке. Смотрит Катя с картины на этот мир – не нарадуется. И тут же рядом сама, модно, красиво и вместе с тем забавно одетая: в стильном черном шелковом платье, в легких спортивных сапожках и старинной косынке вологодского кружева. Я поинтересовался, как ей удается так часто выставляться. -

Меня Москва любит. Картинки у меня добрые. И в Европе то же. Где только не выставлялась: и в Париже, и в Амстердаме, и в Лондоне, и в Берлине…

Слушая ее, трудно представить, что эта женщина пришла в мир искусства из крестьянской избы, провинциального захолустья, городских трущоб и таких житейских невзгод, которых хватило бы, чтобы десятикратно убить в человеке и веру, и надежду, и любовь.

-В тридцать четвертом (я тогда еще не родилась) пришли нас раскулачивать. Все отняли, из дома выгнали, восьмерых детей не пожалели. Шестеро умерли от голода и холода, хозяина расстреляли, мама с двумя дочками бежала в село Голубино той же Сумской области. Там снова вышла замуж, меня родила, там же и войну пережили – чем Бог пошлет. Бабушка слепая кормилась подаянием и нас подкармливала. Что до отца, то он, инвалид детства, слыл на деревне колдуном, хотя был истинно верующим. Ходил в лес, где в тишине читал Библию. Волки окружали его, да не трогали. После войны всей семьей (кроме слепой бабушки) сели на проходящий товарняк и поехали, куда глаза глядят. Сошли в Ростове-на-Дону, теплом и рыбном. Семилетняя Катя побиралась на вокзале, на берегу Дона собирала рыбью кожуру – варили и ели… Другой товарняк привез их в Азербайджан, в городок Геок-Чай. Тут вся семья свалилась от малярии, в живых остались только Катя и старшая сестра. Она и отдала Катю в детский дом, где девочка прожила долгих семь лет. Отсюда отправили Катю в Баку, в ФЗУ, где из нее сделали ткачиху.

В память о голодном детстве и детдомовском отрочестве, о юности, прошедшей в грохоте ткацких станков и в тесноте общежитий, в память о себе – матери-одиночке, - Катя Медведева, став художницей, напишет образ Богородицы Юницы, светлый и радостный, в розовом сиянии, который, по глубокому убеждению Кати, в самые трудные годы был с ней рядом, давал силы и надежду.

Чей-то голос нашептывал: хочешь жить – уходи с фабрики, возвращайся на родину. Да и замужество, подарившее лишь одну радость – любимую дочь, тяготило. И вот однажды Катя села в поезд и уехала из Баку к своей слепой бабушке в Голубино. Слава Богу, застала ее в живых. А через год, похоронив, пошла бродить по свету, пока не остановилась на Волге, в Ульяновске. Тут и начались чудеса. Устроилась в кафе официанткой. Дочку отдала в художественную школу. Купила ей кистей, красок, даже мольберт. А Иринка возьми да и брось. Тогда (может оттого, чтоб кисти и краски не пропадали) Катя сама встала за мольберт. И – словно праздничный салют прогремел. Все вокруг преобразилось, а в душе у Кати расцвела яркая радуга. Картинки посыпались, как из рога изобилия. Рисовала даже ночью. Но когда первая волна схлынула, задумалась: а что же дальше? Здесь, в Ульяновске, ее странные картинки иначе, чем детской забавой не назовут. И хотя самой чудно было, что «на старости лет» вдруг в художницы подалась, чувствовала – где-то должны ее понять.

-Как-то во сне явился ангел с благой вестью: езжай, Катя в Москву, Москва тебе дорогу откроет, - вспоминает художница. – Утром, не колеблясь, собрала вещи – и на вокзал.

Была весна 1980 года. Взяли Катю по лимиту санитаркой в дом престарелых, в нем жила и картины писала. Вездесущие московские журналисты о ней проведали. Появились заметки в газетах: о народном таланте, о том, что живет и работает этот “талант” в немыслимых условиях. Кто-то посоветовал обратиться к Валентине Терешковой, в то время председателю Комитета Советских женщин. Катя ей написала, просила помочь с жильем. Но ответ пришел не от Терешковой, а из Московского Дома народного творчества и вызвал у Кати одну досаду: у нее ни кола, ни двора, на зарплату санитарки ни холстов, ни красок не купишь, а ей (всего-навсего!) предлагают устроить выставку. Правда, было еще одно предложение, которое Катя сначала не приняла всерьез: предлагали, пока суть да дело, пожить в Доме творчества, где-то в Старой Ладоге.

-Летом восемьдесят первого приехала я в Старую Ладогу, рассказывает Катя. – Вышла из автобуса, оглянулась вокруг, - сердце так и забилось: будто попала в древнюю Русь. Тут вечная красота: старинные храмы, иконы, кресты. В церкви Святого Георгия потрясающая фреска: Георгий со Змием сражается. Местные жители зовут эту церковь Староладожской невестой: белокаменная, с золочеными куполами, - стоит на берегу Волхова, в перламутровых его водах отражается. А какие дома в Старой Ладоге! Время укрыло их патиной – цвета умбры с жемчугом. Стоят под высоким небом… Все во мне словно перевернулось – вот оно, чудо. Пока не напишу, не смогу уехать. С тех пор каждый год возвращается Катя в Старую Ладогу, бьет ей поклоны и пишет ее, и все никак не напишется. И так же, как заветная «Богородица Юница», плывут, милые сердцу катины “Старые Ладоги” по выставкам, городам и странам, рождая в душах людей светлую память. Из Ладоги, прожив там лето, привезла сотни две картин. А в декабре открылась ее первая выставка. Приехала на нее Катя с последним рублем, а через два часа стала настоящей богачкой – всю выставку раскупили. Многие из тех картин отправились в Европу и вскоре коллекционеры стали охотиться за картинами Медведевой. Нынче только в Париже, в международном Доме Художников, у комиссара живописи Франсуазы Грюндт хранятся уже полсотни Катиных работ.

А жить по-прежнему было негде. Ютились с дочкой по случайным квартирам, жили в мастерских у художников. Художник Олег Бурьян подал Кате идею: «ЮНЕСКО отмечает год Жилища. Вот адрес их московского штаба. Сходи, расскажи о себе. А вдруг помогут».

Катя подготовилась к этому походу: у одной светской дамы, большой модницы, купила платье, привезенное из Парижа – от самого Кардена; и, захватив с собой несколько работ – “Богородицу”, “Старую Ладогу”, “Автопортрет” с живыми гранатовыми бусами, отправилась. Милиционер, охранявший штаб ЮНЕСКО, оценил Катин парижский наряд и, позвонив наверх, сообщил о необычной посетительнице. “Сейчас к вам спустятся”,- сказал, зачарованно глядя, как художница развешивает по фойе свои картины. Чиновник, спустившийся к Кате, увидев ее картины, посмотрев «досье», выслушав драматический Катин рассказ, сказал: «Просьба ваша, конечно, не по нашему ведомству. Но сделаю все, что смогу». Для Кати и сейчас остается загадкой, как этот скромный человек сумел сделать практически невозможное. Но, как бы там ни было, 1 апреля, в день рождения Гоголя, Медведевой вручили ордер на квартиру в подмосковном Балабаново.

-Вот тебе и Первый Апрель – никому не верь, - смеется Катя.- Никому. А Гоголю верь, он не обманет. Пришли мы с дочкой и внуком в эту первую в своей жизни квартиру, вышли на балкон: рощи, река, луг, козочки пасутся, солнышко в ясном небе… Стала я на радостях кричать: «Господи, воля твоя!».

Прибежала соседка: «Вам плохо?»

- «Нет,- отвечаю, - очень даже хорошо!».

На свою юбилейную выставку Катя представила всего тридцать работ. Но я не удивляюсь: вещи ее продаются буквально на корню. И, надо сказать, она легко с ними расстается. Правда, однажды, за месяц до Пасхи, вдруг исчезли покупатели, и у Кати образовался пустой холодильник. А она обрадовалась, решив, что так пожелал Господь – пусть Катя соблюдает пост. А перед самым светлым Воскресеньем, как по щучьему велению, приехала датская коллекционерша Лис Янструп и купила сразу десять работ. И Катя разговелась. И даже оставались еще деньги на поездку в давно желанную Ниццу, куда ее все время зовут. Но… Деньги опять быстро разошлись по родным, друзьям и знакомым, которых у Кати полон дом.

-Ко мне все идут: и закурить, и опохмелиться, и просто покушать. И беженцы. Что ж, сама ведь бездомной была.

Как-то, заехав к Кате, я застал у нее молодую беженку из Чечни с грудной девочкой на руках. «Это моя крестница, - объяснила художница. – Пришла ко мне уже на сносях. Приютила. А потом и роды приняла».

Однако, вернемся к выставке. Зрители увидели на ней почти все знаменитые Катины сюжеты. Но на сей раз царствовал новый ее фаворит – балет. Не было лишь одной из самых сокровенных балетных вещей Медведевой – «Жены Пикассо», которую унесла прямо из-под кисти московский галерист Галина Данелия. Эту картину Катя посвятила русской балерине Ольге Хохловой.

-В восемнадцатом году, - рассказывает она, - в Париж съехались шестьдесят русских балерин, и Пикассо выбрал среди них самую молодую и красивую, шестнадцатилетнюю Олечку Хохлову. Прожил с ней 17 лет, а потом внезапно выгнал. Она умерла от горя по дороге в Копенгаген. Вот такая невозможная история…

-Откуда твоя любовь к балету?

-Прочла книгу Плисецкой «Я Майя». До этого – деревенская ведь баба – я о балете даже не заикалась, думала – это так высоко, не для меня. И, конечно, была уверена, что Майя Плисецкая живет, как царица. Но через ее книгу поняла: жизнь балерины самая трудная в мире. Теперь я знаю: балерины, как и дети – живые ангелы. Только по земле ходят.

Первую свою картину о балете – «Цветы Лебедю», огромную (два метра на полтора), Медведева посвятила Майе Плисецкой. И хотя уже многие пытались ее купить, не продает, надеется подарить самой балерине.

-Как же ты писала Майю Михайловну, если даже на сцене никогда не видела?

-В книжке ее портрет. Но я свой образ делала: читала и видела ее, как наяву.

Отныне Катя ходит в Большой – на «Раймонду», на «Лебединое озеро», но чаще всего на «Жизель».

-Мне кажется, само это слово - Жизель, означает жизнь,- размышляет художница. – Жизнь для любви.

Интересно, сложись ее жизнь по-другому, могла бы Катя Медведева и сама стать танцовщицей? Кто знает… Ведь до сорока лет жила она в деревнях да городках, откуда до Большого театра и балета, пожалуй, еще дальше, чем до планеты Марс. Зато, став художницей, «натанцевалась» всласть. Я хожу по ее выставке, где готовится к выходу на сцену «Голубая балерина», где на черном полотне, как звезды , мерцают «Танцовщицы», где «Жизель» собрала вокруг себя целый сонм летающих, словно сказочные бабочки, балерин… И говорю про себя: «Танцуй, Катя! Танцуй! Пока рука твоя держит эту волшебную кисть».

Автор: Леонид Лернер

Нет комментариев.
Вы можете оставить первый комментарий.