Искандер ≈ Эссе

Расскажу посетителям своей странички, почему коллекционирую, как это происходит и что получилось.

ПОЧЕМУ СОБИРАЮ

В 2007 году Екатерина Дёготь меня поставила в тупик вопросом, почему я собираю. До конца так и не понял, почему. Собираю других людей и эпоху, чтобы понять себя. Я не способен вчитываться в Иммануила Канта, однако получаю удовольствие, вглядываясь в «После ухода» Михаила Шварцмана.

Чисто практически это - хобби, которым можно занять свободное время, например, бесконечно перевешивая коллекцию, благо, от перемены мест слагаемых сумма в меньшую сторону не изменяется. Желательно купить для этого голландскую систему профессиональной развески STAS, чтобы не дырявить стены и не лазить с молотком на лестницу, уподобляясь дядюшке Поджеру из Джерома Клапки Джерома. Хобби есть свободное времяпрепровождение, если свободное время есть, а у меня его не было с марта 1988 года. Значит, в моём случае ответ на вопрос «почему собираю?» другой.

Мой профессор Альберт Серафимович, подняв меня на ноги после микроинсульта, в декабре 2005 года озаботился тем, чтобы я не попал к нему снова. Поправив сосуды головного мозга, стал вправлять мозги. Объяснил, что здоровье подорвано переутомлением и стрессами, что единственный способ спастись – намного меньше работать. Среди его замечательных четырёх рекомендаций было поиметь хотя бы одно хобби, ну, к примеру, собирать бабочек или аквариумных рыбок. Поняв ход его мыслей в сторону радования глаз и цветотерапии, я взялся коллекционировать изобразительное искусство. НО И ЭТО ДЛЯ МЕНЯ - НЕ ПРИЧИНА, А ПОВОД. Причины глубже, и они не лежат на поверхности.

Коллекционирование меняет самооценку в сторону повышения, что приятно. Приятнее другое: в результате перенастраиваешься, начинаешь острее чувствовать, испытываешь новые ощущения, они как в детстве и юности – сильные и свежие, например это радость прямого, простого восприятия цветов и форм, их сочетаний; на природу новыми глазами смотришь.

Через музыку и изобразительное искусство идёт подстройка психики и всей личности к окружающей среде. Они обостряют мышление, дают тонкую настройку на слабые сигналы, например инвестиционных рынков; начинаешь лучше чувствовать макроэкономику; чётче удаётся угадывать тренды на рынке недвижимости. А благодаря воздействию гармонии, начинаешь спокойнее воспринимать резкие изменения, видеть их подобие природным, понимать единство принципов поведения больших систем, будь то экономика, общество, личность, атмосфера, микро- или макромир.

Объяснять другим и даже самому себе, почему я собираю – занятие неблагодарное. Причин больше в подсознательном, чем в том, что я могу осознать, понять и объяснить. Тут скрытые мотивации, подавленные фобии, загнанные в бездонные глубины; тут протест против условностей; неосуществимая жажда безграничной свободы; тут недовольство повседневностью; тяга к запретному; стремление к невозможному; прекрасные мечтания и многое другое. Покупка в бутике или в магазине, торгующем предметами не первой необходимости, всегда импульсивна, это давно выяснили маркетологи, а покупка столь излишней вещи как картина часто иррациональна экономически. В этом её прелесть.

Коллекционирование в моём случае не отнимает значительных сил, времени и средств. Оно приносит радость и мудрость. С ним связаны осуществлённые, ныне переживаемые и ещё не осознанные мечты, желания, чувства, мысли. Коллекционируя, я создаю персональный рай для одного отдельно взятого человека в одном отдельно взятом помещении. Люблю своих авторов и верю в них, в их талант, горжусь их успехами, а отсвет звёзд падает на меня. Уход в коллекционирование можно в чём-то объяснить стрессами и избытком поверхностной коммуникации в мегаполисе. Наедине с музыкой и картинами «тихо сам с собою я веду беседу», заряжаюсь от них, выправляю потенциал, восстанавливаю баланс, ставлю настроение на ровный киль, эмоционально переключаюсь. Дауншифтинг такой.

Считается, что восточный человек должен тратить деньги на гарем. Я трачу на коллекционирование. И, действительно, есть сходство: захочешь получить в гарем женщину – добиваешься деньгами, упорством, хитростью. Так и с понравившейся картиной: получаешь ее - она становится твоей собственностью; сближаешься и срастаешься с ней; любуешься ею, в красивый наряд наряжаешь – оформляешь в достойную раму, как бриллиант в оправу; стараешься узнать её происхождение, почему она такая, понять её душу; гордишься её красотой и достоинствами; в горький час утешаешься ею; а как надоест – то, как гаремную наложницу, картину можно продать, обменять, перевести в запасник. Но картины лучше гарема: их кормить и содержать не надо, никаких капризов и ревности, с возрастом становятся ценнее и, что приятно для собственника, не занимаются друг с другом сексом.

Возможно, у других бытиё определяет сознание. У меня всегда сознание определяло бытиё. Искусство для меня важно не столько как отражение жизни, сколько ментальности, восприятия жизни. За это свойство эмоциональности и психологизма мы и любим кино, театр, литературу, а уж музыка в первую очередь отражает не жизнь, а психику и эмоции. Так вот: изобразительное искусство отражает душу не только того, кто его создаёт, но и того, кто его собирает. Тут есть, о чём поразмыслить.

А) Моё отношение к действительности на фоне отношения представленного здесь искусства к современной ему и к нынешней действительности.

Б) Моё отношение к этому искусству как к действительности, данной мне в ощущениях, и не только зрительных.

В) Моё отношение к отношению моих авторов к действительности и к искусству.

Г) И так далее.

Собираю, чтобы это понять, уяснить себе. Ищу отгадку загадки (себя) в другой загадке (картине). Люся Воронова со знанием дела добавила в мой портрет не одну обезьяну, а двух, визуально проиллюстрировав мой подход.

В душе я поэт, но Бог не дал талантов. В школе по рисованию была «тройка», а пение… В четвёртом классе одноклассница Оля Жилина справедливо сказала: «Тебе сидеть в туалете кричать: ”Занято!”. Никто к кабинке не подойдёт».

У самого талантов нет, зато я - почитатель чужих талантов. Естественно, человек взалкал того, что не дано природой. Сначала собрал в 2000-2005 коллекцию из восьмисот аудио-CD дисков и виниловых пластинок, из них половина - академическая классика; потом взялся за двухмерный арт, видимо, потому, что комплекс артистической неполноценности требует сублимации. Взялся за то, что доступно бесталанному: отобрать, перетасовать, обрамить, повесить, сфотографировать, надписи сделать, в Интернете разместить.

Почему коллекционирую? – Авось, пригодится. Как стану сходить с ума (не надо зарекаться), так коллекция понадобится. Она - слепок тогда ещё не сломанной психики; вникну в картины – и будет, к чему грести, возвращаться к себе прежнему.

Или когда сам себе надоем, захочу убежать от собственной личности, то вместо суицида погружусь в шестнадцатое зеркальное отражение этой личности. Получится как вакцина для прививок – сильно разведённая вытяжка этого же штамма микробов.

А уж как помру - лучшего портрета моей души не сыщете. Лишь бы наследники (это которые наследят на паркете) не расчленили, не поделили; им невдомёк, что ценность целого больше, чем сумма стоимостей его частей. Утешает то, что из-за яркой личностной окраски собрание оказалось нерыночным, некоммерческим, неликвидным, и наследникам найти покупателей будет трудно.

Собирание коллекции – акт и самопознания, и самовыражения. А чем ещё самовыразиться, если к музыке не способен, стихи не слагаются, проза не даётся по причине корявости родного южнорусского наречия, по рисованию в школе была «тройка»? Остаётся самозванно кураторствовать, а чтобы остаться безнаказанным за творимое и не быть побитым авторами, сначала надо приобрести курируемое в собственность.

У меня за спиной спрашивали, откуда я такой взялся и вообще, кто такой. Сам я не местный, из молдавских степей, из города под названием Тирасполь, который в результате европейских политических игр теперь - столица суверенного государства, у которого своя армия, силовые ведомства, вертикаль власти, и это - единственный известный мне оазис на Земле, где хоть и декоративно-декларативно, но остались Советы народных депутатов, то есть советская власть. Молодёжи непонятно будет, так объясню по аналогии: я типа из лимитчиков, как сейчас говорят – из гастарбайтеров. Поэтому меня на мякине не проведёшь, на всё у меня есть СВОЁ мнение.

Коллекционирование – непреходящий информационный повод для саморекламы в надежде стяжать уважение, восхищение и зависть, желательно белую. Когда допекают вопросами, почему я собираю, ёрнически отвечаю: обуяло неуёмное честолюбие, неизбывное желание составить тёплую компанию олигархам, но не в Сибири или эмиграции, а чтобы на медали отчеканили мой профиль четвёртым после известных коллекционеров: непример Авена, Абрамовича и Вексельберга, подобно тому, как один за другим в прижимку красовались Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин. Мой профиль достаточно выразителен, если верить портретировавшим меня художникам, и остаётся проверить его на медальность.

Мой рассказ подтверждает, что буржуазной личности интересна, в первую очередь, она сама и то, что тешит её самолюбие.

КАК СОБИРАТЬ

Спрашивают, как надо коллекционировать. Не знаю. Вероятно, надо по старой пословице: каждый дрочит, кто как хочет (смотрите ссылку). Буду объяснять, как считаю правильным, а там сами решайте. Перво-наперво нужно определить, для чего собираете: коллекционируете ради роста рыночной стоимости или мало на это обращаете внимания. Для меня инвестиционный рост стоит на каком-нибудь предпредпоследнем месте среди приоритетов, и вот результат: всё, что собрал, малоликвидно. Здесь я рассматриваю не рыночно ориентированную систему собирания. Итак, протрите свою оптику, замыленную отсматриванием погонных километров среднелевомосховского мейнстрима! Подпущенный в соцреализм и ставший давно стандартным сюр не должен вас водить за нос! Забудьте все эстетики (но сначала все их прочтите). Ищите не изюминку, а целые грозди (это не реверанс в сторону изысканного винограда Хамдамова), когда произведение искусства сразу кажется интересным, живым, свежим, цепляет глаз и берёт за душу. Я покупаю только тогда, когда предчувствую, что если вещь не будет моей – заболею. Если в произведении искусства не видно Бога (которого, как нас учили, нет, и именно поэтому его не всегда видно), нет Духа – а не просто видна идея или концепция, - то это рядовое произведение, даже если оно высокопрофессионально выполнено. Смысл должен в какой-то части быть неуловим, должен находиться в недоступном измерении. Иначе картинка надоест и перекочует со стены в кладовку, а там и подарится – продастся; тогда зачем вообще было покупать?

• Ссылка. Словарь Даля: ДРОЧИТЬ - драчивать что, вздымать, подымать, вздувать, подвысить; | кого, нежить и тешить, ласкать, баловать любя, холить, выкармливать. дрочить дитя по головке, гладить, баловать, потакать. дроченое дитятко, баловень. учен, жену бьет: а дрочен - мать. печка дрочит, долги клочит, лакомая еда. печка дрочит (нежит), а дорожка учит. -ся, страдат. и возвр. по смыслу речи. ребенок дрочится, нежится или дурит, плачет из упрямства, чтоб приласкали. подсолнечники дрочатся, идут в ствол, в стебель, а цвет мал. скот дрочится, дурит, шалит, бесится с жиру, бегает и ревет в жары, от комара и мухи, от оводов; строчится, бзырит, бызует; пора и сост. это назыв. дроча ж. дрочи мн. дрок, строка, бызы, зык, бзык или дзык (с половины июня по третью неделю июля). дроченье ср. длит, дрочка ж. об. действ. и сост. по глаг. | дрочка об. также дрочень м. -ница ж. сев. и вост. баловень, изнеженное, дроченое дитя, закормленное, избалованное, говор. также о сытом скоте и птице. дрочена ж. дрочень; | род сбитой с мукою и молоком яичницы; есть и икорная дрочена, и картофельная на яйцах и др. дрочливый, охотник нежиться, дрочиться сибаритничать.

Первое, чему научается российский коллекционер на академических музейных собраниях классицизма и античности, - это разбираться в визуальной презентации женских прелестей и мужских достоинств.

Тут важно не зациклиться на этом, а продвигаться дальше, искать своё. Впрочем, в мае 2009 года меня познакомили с одним коллекционером, у которого более 1000 ню, и он больше ничего не собирает, он нашёл своё. Он вполне грамотный и адекватный, собирает не только и не столько академизм.

Лично для меня главные произведения старых мастеров и некоторых классиков обладают убийственной силой. Смотришь на них и чувствуешь, что сейчас кончишь или обосрёшься или всё сразу и одновременно; челюсть выпадает на грудь, которая колесом (в моём случае перееханная), на грудь коллекционерскую, даром, что не коллекционную. В России таких произведений немного, при этом в Третьяковке меньше, чем в Эрмитаже или в Пушкинском музее изящных искусств на Волхонке.

Без независимого вкуса, который идёт от независимого образа мыслей (он у меня в наследство от папы, всю жизнь склонного к диссидентству и совершавшего радикальные поступки), коллекция будет пресной, без яркой индивидуальности. Музейные собрания не имеют выраженной индивидуальности, потому что должны быть всеохватывающими, полно представлять заявленные стили, страны и периоды; музеям не следует проявлять вкусовщину или произвольно выпячивать или выбрасывать какого-то признанного автора. Я не говорю о музеях Шилова, Глазунова и Церетели, тут всё ясно. И опять же по большому счёту не всё ясно, потому что мне в этих музеях было интересно, при случае снова пойду разбираться почему. В государственном музее всем сестрам по серьгам, чинно и ровно, а у частного коллекционера личные пристрастия проявляются выпукло и состав собрания прямо свидетельствует о его вкусе. Мне понравилось небольшое собрание Леонида Лернера, а уж как он его любит! Как трактует в своих сочинениях! Он - яркая личность, и собрание у него такое. Коллекция, как и отдельная картина, тем ценнее, чем она дальше от официоза, от коммерческих соображений; чем больше в ней индивидуальности, неповторимости, авторского произвола; чем противнее она вкусу дня. Такая ценность становится видна не всем и не сразу, а со временем, с годами.

Как отличить хорошее искусство от плохого? Какое хорошее и какое плохое? Прежде всего, нужно понимать, что в разные исторические эпохи ответ будет другим. А внутри эпохи тоже о вкусах не спорят. «У каждого свой вкус: кто любит дыню, кто - арбуз». Даю сугубо личное объяснение. Я исхожу из того, что отдельная личность может опережать своё время в отдельных вопросах. Это относится к оценке произведений искусства, и тому много примеров. Пожалуй, всем выдающимся коллекционерам это было свойственно, если верить их жизнеописаниям и мемуарам. Нужно исходить не из общепринятого эстетического формата, а смотреть шире, воспринимая его как преходящий. Помилуйте! Из-за телевидения «клиповость» сегодня для большой части населения планеты стала основным способом визуального мышления. Не может же это продолжаться вечно! Нам сейчас смешон такой же вездесущий в свое время мировой стиль модерн – югендштиль – ар нуво (метро) – сецессион – солитер. [Не путать с драгоценным камнем, который пишется так же, и с другим словом через букву «ё». Позволю себе непушкинское и нелирическое отступление. Спросил кто-то, почему я напористо излагаю от себя в первом лице единственном числе. Что, прикажете от множественного числа говорить? Это прерогатива коронованных особ, авторов научных работ, главных редакторов и хозяев солитёров.] Так вот, коллекционируя, нужно исходить не из принятых сейчас понятий, что такое хорошо и что такое плохо, а только из личных убеждений и собственного жизненного опыта. Кто думает как все, тот и собирает как все, и коллекция получается безликой. Конечно, можно грамотного куратора нанять, однако следует осознавать, что насколько ярок, талантлив и смел куратор, настолько хороша будет коллекция. Но тогда это будет коллекция этого выдающегося куратора, а вашими будут только потраченные деньги. С другой стороны, каждый должен заниматься своим делом, и я вижу человеческую комедию: художник пишет, галерист выставляет, дилер торгует, журналист пиарит, искусствовед напускает заумный туман, строитель ремонтирует помещение под коллекцию, дизайнер оформляет зал, куратор подбирает авторов и их работы… за откат, багетчик своё зарабатывает, издательство выпускает каталог и артистично раздувает смету, фотограф «подхалтуривает» для каталога, на вернисаже гости пьют, едят, сплетничают и не смотрят, что выставлено; официанты растаскивают выпивку, а после вернисажа уборщица убирает в сортире блевотину и презервативы; страховая компания страхует и под любым предлогом не выплачивает страховку, секьюрити охраняют, а за всё это платит коллекционер, он - крайний, на нём замкнут весь процесс. Художественный процесс делается ради того, чтобы заработать, а у музеев денег нет, грантов крайне мало, от разовых продаж случайной публике для украшения интерьера можно лишь сводить концы с концами. Платёжеспособен по большому счёту только коллекционер. С третьей стороны, сам коллекционер отбирает работы в коллекцию или нет, больше всех удовольствия получает он. А за удовольствие надо платить. С четвёртой стороны, кто платит, тот и заказывает музыку, то есть определяет параметры художественного процесса. И круг замкнулся. Процесс этот самовоспроизводящийся, он существует ради того, чтобы покупатель купил ещё и еще. И ведь покупает! Остановить коллекционера, как показывает история, может только полное разорение или смерть. Настоящий коллекционер не может не собирать, как настоящий художник не может не писать.

Но я отвлёкся от темы. Продолжаю. Чтобы из коллекционирования вышел толк, нужно выйти за пределы собственной личности, уйти от себя на расстояние, критически оценить каждую картину. Каждое рассматриваемое приобретение должно стать игрой «я» с «вне-я», с автором, с его произведением, с сегодняшним художественным процессом, с историей культуры, с современным обществом. И это должна быть игра на опережение. Игра этих связей, отражений, пытливое сопоставление и есть творчество коллекционера. При этом мучаешься сомнениями, принимаешь решение в жёстких временных и денежных рамках, рискуешь «нарваться» на подделку, стараешься обыграть продавца. Тут нужны воля, ум, энергия, самообладание. Море эмоций обеспечено.

Кстати, о подделках. Посетовал один художник, что не покупают. Я говорю: «Цены у тебя ломовые, только олигархи столько заплатить могут». Он сказал, что готов на всё, лишь бы олигархи купили. Я посоветовал поставить клеймо Фаберже на свои яйца и нарисовать сертификат, что это не просто яйца Фаберже, а контраФАКтные, то есть предложить то, что реально берут. Он обиделся.

Инстинкт коллекционера определят дух коллекции. Инстинкт, если разобраться, не только импульсивен, он опирается на мой осознанный личный выбор тех авторов, в кого верю. Мой выбор неизбежно адекватен моей индивидуальности. Я изучаю глубинные человеческие ценности, делая это без спешки, по-своему. Как жил всю жизнь, идя своим путём, так и собираю, учитывая разные мнения и делая всё по-своему. Мне есть, что узнать у своего собрания. Люблю нонконформистов (шестидесятников), потому что у самогό неконвенциональная позиция. А вот маргиналов терплю только до определённого предела, потому что «обуржуился» с годами, питаю слабость к умеренно радикальному стилю.

Дух свободы и стремление к ней у меня от отца. Мне близко свободное творчество «шестидесятников», они оказались свободны и от советской системы, и от всепроникающего рыночного заказа. Их уникальность и талант обогатили мировое искусство, я в это верю. Здесь вера опирается не только на личный вкус, не только на эстетическую сторону их творчества, но и на этическую, на редкий случай высокой степени творческой свободы в случайном зазоре тогдашней жёсткой системы. Верю, что значение шестидесятников не локальное, не ретроспективное (хотя срок 50 лет уже антикварный), а актуальное до тех пор, пока такая свобода творчества не повторится.

Я не столько поклонник таланта отдельных художников, сколько крёстный отец всей коллекции в целом. Если иногда беру что-то напрямую у автора, то стараюсь параллельно задействовать галериста или дилера, потому что не умею торговаться и учиться этому не желаю. На прямое общение с авторами жалко нервов и времени. Роль коллекционера - собирать, а текущая задача – отбирать, и нет греха подключать к отбору промежуточный «грубый фильтр» - галеристов (не следует обзывать их галерейщиками, чтобы не путать с галерщиками и галантерейщиками) и дилеров. Собирать всё подряд можно, но не нужно, потому что качество всей коллекции определяется уровнем худшей вещи, которая в ней оказалась. Отбирать нужно придирчиво, ответственно, как альпинист выбирает себе снаряжение. Задают мне вопрос, животрепещущий для дилеров, при виде коллекционера принимающих позу «Чего изволите?» и особенно для художников: по каким критериям я отбираю ныне здравствующих авторов и молодых? Отвечаю честно: я частная лавочка, пристрастен и несправедлив, я не госмузей. Имею право питать симпатию к автору не за качество и не за талант, а за красивые глаза. Один художник, не видевший моего собрания, спросил в прошлом году, почему я не купил его работ. Я объяснил, перечислив основных авторов, что он бы выпадал из шеренги. Он глубоко вздохнул и сказал извиняющимся тоном: «Да, к сожалению, я коммерческий художник, но ты знаешь, семью надо кормить». Другой художник скромно заявил на это моё объяснение, что он, действительно, не первый художник и даже не второй, а всего лишь третий. После Бога и Ван Гога. И что я ещё пожалею… В результате не купил и не куплю ни того, ни другого. Вот и попробуй выработать ясные критерии отбора, когда с одной стороны без трезвости самооценки художник не может развиваться дальше, а с другой - необузданная вера в собственные силы и талант составляет главную опору его творчества. И не надо путать коллекционирование и меценатство, это разные виды деятельности. О жёстком торге, неумолимости и прижимистости лучших коллекционеров ходят легенды. Коллекционеров в разы меньше, чем художников, а хороших коллекционеров тоже в разы меньше, чем хороших художников, хотя бы потому, что в нашей стране художественная культура и подготовка художников сохранились в массовых масштабах, а такое частное занятие как коллекционирование в советское время не вписывалось в требования партии, поэтому коллекционерам приходилось быть мужественными личностями в царстве уравниловки. В рейтинге Заграевского больше 39 000 художников, а если составить список коллекционеров, то сколько получится? У нас нет культуры собирательства, и не надо удивляться, что отечественные коллекционеры обычно покупают не самые талантливые работы.

Коллекционерский глаз нужно тренировать. Впору изобразить коллекционера, у которого один глаз - алмаз, а другой – ватерпас, называется Ильяз. Ставшая с тех пор модной фотохудожница Ирина Дэвис в 2007 году, ещё не вспомнив толком родную речь после долгого отсутствия в России, кому-то представила меня как «коллектора», по кальке с английского термина. Я не обиделся, просто объяснил ей, что коллектор (в нашем понимании) собирает, скорее, нечистоты, чем изящное искусство (тогда еще это слово не связывалось в обыденном сознании с взысканием долгов). Где тот художник, который изобразит «коллектора» во всех этих ипостасях? Тренированный глаз сразу видит хорошую вещь. Если я упустил какие-то вещи, о которых жалею, то причина этого - не происки врагов-коллекционеров, а главные враги как юриста, так и коллекционера: лень, самонадеянность и косность мышления. И ни разу отсутствие денег не стало главной причиной. Твёрдый глаз даёт веру, и неописуемо приятно со временем убеждаться в правильности принятого решения. Вера эзотерична, она сильнее позитивного знания, она переламывает ход событий. Но проистекает вера из знаний, однако не просто фактических, а из глубокого и всеохватывающего, диалектического понимания и рынка, и предмета искусства, и многого другого, из понимания в целом жизни искусства и искусства жить. Частично у меня такие знания из второго образования - Плехановского института: диплом экономиста-международника в лучшем экономическом ВУЗе страны тогда зазря не давали. Преподавал, например, Виталий Фёдорович Палий, создатель российской системы бухучёта, но у меня он читал западный бухучёт, а советский бухучёт читал Георгий Гаврилович Матюхин, потом возглавивший Госбанк РСФСР и Центробанк России. Право читал безвременно ушедший Юрий Свядосц, а семинары вела Нина Григорьевна Вилкова, уже тогда арбитр Международного арбитражного суда. И кандидатский минимум я сдавал по экономике. Кстати, о международном арбитражном суде. Он всегда был при Торгово-промышленной палате. По первому образованию я - переводчик английского и шведского языков и, работая в1979-1982 годах в протокольном отделе Торговой палаты, подрабатывал со шведским языком устными и письменными переводами для суда. Когда я что-то не понимал, (ведь, не понимая, не переведёшь), то глубины юриспруденции мне объясняли: Михаил Григорьевич Розенберг (Ира Ильязова на зачёт по праву взяла его книгу с дарственной надписью мне как «юному коллеге», и получила «автомат» за моё отцовство), покойный председатель суда Владимир Сергеевич Поздняков, Сергей Николаевич Лебедев и Виталий Алексеевич Кабатов. Я тогда так ничего и не усвоил, зато они привили мне широту и системность юридического мышления. Большинству интернет-публики эти имена ничего не говорят, поэтому проиллюстрирую: это как если бы не справляющемуся переводчику растолковывали ракетостроение Челомей, Пилюгин, Глушко и Раушенбах (последний по части понимания искусства мог дать фору большинству академиков Академии Художеств, если не всем).

Спрашивают, сколько должна стоить картина, чтобы не переплатить. Она должна стоить не больше недвижимости. Если считать по площади холст-масло, то не больше квадратного метра в новостройке, пока автор не «раскручен». Это относится к покупке в том городе, где картина писалась: проверено в Москве, Лондоне, Белграде, Самаре, Риме, Ницце. Если просят дороже, то не покупаю, а «раскрученных» стараюсь не брать. Господа художники могут вволю возмущаться, хлопать ангельскими крылышками обиженной невинности и грозиться начистить мне репу за подобные сравнения божьего дара с яичницей. (Ах, какая картинка! В духе Хогарта или Домье никто её уже рисовать не будет, разве что кто-нибудь захочет Батынкову заказать, но не Искандера, а карикатуру на обиженного художника…). Почти все художники выдавали бы на-гора от одного квадратного метра в неделю, если бы был спрос, при этом стоимость материалов ничтожно мала по сравнению со строительством квадратного метра, а в капитальном строительстве ещё капитальные взятки… Сказанное не означает, что все гонят халтуру. В моём собрании не меньше четырёх авторов, которые выдавали в среднем («на круг», как советский комбайнёр) квадратные метры в неделю, годами (Зверев, Яковлев), и двое из них радостно продолжают нести стахановскую вахту (Медведева, Воронова). Настоящий художник не может не работать постоянно. Ему будет жалко тратить время на чтение этих строк, пусть и представлен он здесь в выгодном свете.

ЧТО РОДИЛОСЬ, ТО РОДИЛОСЬ

Собрание созрело выставиться в Сети. Делюсь с вами радостью, отныне не мне одному оно доступно в любое время! Вещи в нём яркие, но не гасят друг друга, потому что стоят на единой вкусовой платформе, собирались по единым, хоть и не до конца мною осознанным, критериям. Иногда спрашиваю себя, мог ли кто-нибудь другой собрать вместе именно эти картины, и ясно вижу, что не мог: собрание уникально, как отпечатки моих пальцев.

В выложенной на страничке части собрания есть отличительные черты: оно небольшое и ярко индивидуальное; когерентное в той системе координат, в которой формировалось, а главное - маленькое. Действительно, как ювелиру сложнее делать большие изделия, сопрягая металлы, камни, эмаль, и проще делать небольшие изделия, так и здесь мы видим только живопись, графику, одну фотографию да один объект, а скульптуры, антиквариата и декоративно-прикладного искусства нет вообще, как нет и остросовременных медиа.

Вы не увидите здесь ни одного «перла творения», «шедевра», «бессмертного полотна», «ударного экспоната». Всё ровно, скромно, по-домашнему, но всё – живое и выразительное. Я стараюсь не включать в собрание типовые, вялые, пресные произведения. Картинка должна вызывать эмоции, чувства. Собрание камерное, а камерного станковизма в нём почти нет. Ни одного пейзажика-натюрмортика, ни одной салонной вещи. Если есть китч, то не претенциозный и не сладкий-гладкий, а стёбная китчуха с кукишем в кармане (Савко, Берг). Были бы деньги, купил бы масштабные вещи Джеффа Кунса; у меня с апреля 2009 года заставкой на мониторе остаётся его красное стальное сердце с бантиком (на данной фотографии с отражением Гаража Даши Жуковой на сияющих боках); у него гротескная, вселенского размера, глобалистская китчовая хрень, адаптированная к клиповому зрению. «Девушка» Бэлаши, пожалуй, вызывает подозрения, но и она не из приторных; и даже если под нижним обрезом паспарту больше ничего нет (а меня спрашивали, зная мою «прикольность», нет ли там случайно чего мужского), то томительно-щемящая изысканность линии, воплощённая невинность искупают салонность.

Спрашивают, что я сам выделяю из собранного. Вопрос некорректный, будто о моих детях. Чтобы хоть как-то ответить, можно посмотреть на авторов с одного интересного ракурса. Есть те, до которых я дорос, а есть такие, до которых мне ещё расти. Помимо Гойи, Вечтомова и Шварцмана, мне расти до Рауфа Мамедова. Его гуманистическая и философская мысль отлита в безупречную гармоничную форму, а революционная визуальная модальность и антиполиткорректный материал трактуются через прямые аллюзии на старых мастеров. И это в крупноформатной постановочной фотографии! В мировом современном арте Мамедов выдаёт одно из глубочайших постижений сущности человека. Что удивительно, моя младшая дочь Ира Ильязова выбрала раньше, чем я врубился, именно Мамедова, с ходу.

А ведь есть авторы, до которых не дорасти. Если честно, то всё собранное (и я не раз это говорил) готов поменять на одну картину одного из первых двух десятков старых мастеров, написанную без помощников. Объясняю. В коттедже у меня ничего не вывешено и никогда не висело, там в кабинете стоит (не висит) репродукция размером один к одному Ван Эйка, а до того она была 4 месяца вниз головами Адама и Евы: так лучше видно. То есть такого класса живопись одинаково хорошо смотрится в любом виде, и при ней в этом же не то что помещении или квартире, а доме больше ничего не хочется видеть.

Мерилом ценности художника может быть не только музей, но и коллекция высокого класса. В отличие от музейной коллекции, в частном собрании произведение современного художника не спрятано, а постоянно выставлено, им восхищаются, его любят, оно не в темноте, а на свету. Можно «продавить» музей, а частного коллекционера - нет. Он отъявленно субъективен, и поэтому он объективнее. Давайте вспомним и сравним, что попадало в приватные коллекции Морозова, Щукина и Третьяковых, и что в те же годы шло в музейное собрание Академии Художеств, а ведь на императорские закупки тогда отпускалось вполне достаточно денег. Так вот, что пошло в коллекцию Академии Художеств, мы сейчас не вспомним, потому что вспомнить нечего. Коллекционер в своём выборе смелее и честнее, чем не только музей, но и галерея: мне не продавать, под рынок не подстраиваться; лишь бы картинка на душу легла, затронула заветную струну. Смотрите в Интернете раскрытый рояль души, и струны в нём дрожат

. Картинки – зеркала, в них меня видно изнутри. Каждое зеркальце даёт один ракурс, а вместе, если присмотреться, складывается образ коллекционера.

Эссе – рефлексия / МНЕ ЕСТЬ, ЧТО СКАЗАТЬ ЛЮДЯМ

ПОЧЕМУ СОБИРАЮ

КАК СОБИРАТЬ

ЧТО РОДИЛОСЬ, ТО РОДИЛОСЬ