|
Питер Гринуэй
Лекция на церемонии вручения Премии Кандинского 2011
Никто не сомневается в том, что первым в истории артефактом является картина – и практически без всяких сомнений можно утверждать, что когда цивилизация полетит в тартары, что, конечно же, должно произойти и произойдет, то в этот финальный день – день светопреставления – последним творением человека на земле также будет картина.
Это событие продемонстрирует следующую очевидную истину:
«Последнее слово всегда за образом».
Это должна быть точная и остроумная фраза на любом языке.
Признаюсь, что я испытываю огромное почтение к живописи и художникам.
Художники всегда прокладывают путь.
Они наши глаза.
Они учат нас видеть.
Они создали видимый рукотворный мир.
«То, что у вас есть глаза, еще не значит, что вы умеете видеть».
«То, что у вас есть голосовые связки, язык и небо, еще не значит, что вы можете говорить».
Видению надо учить и учиться.
Точно так же, как учиться говорить.
Мы не вываливаемся из материнской утробы, уже умея говорить.
Мы не вываливаемся из материнской утробы зрительно грамотными.
И я здесь умышленно провоцирую вас – большинство людей зрительно безграмотны.
Если говорить об образах, то большинство людей не понимают, на что они смотрят.
Хотя в этом и не их вина.
Для большинства людей визуальное образование обычно заканчивается примерно в возрасте десяти, одиннадцати или двенадцати лет.
«Отложите ваши краски, карандаши и мольберты и станьте серьезными – возьмитесь за книжки, тексты и текстовую коммуникацию». Вы не сможете зарабатывать на жизнь, платить по счетам, кормить детей, найти себе дом и купить машину, теряя время на коммуникацию при помощи образов».
Для большинства людей обучение зрительной коммуникации на этом и заканчивается.
Умберто Эко, всегда веривший в цифровую зрительную революцию, говорит, что на протяжении восьми тысяч лет – общепринятого периода хранимой в письменных источниках истории – цивилизацией правили мастера текста.
Они написали все Священные Книги и все комментарии к этим Священным Книгам. Своего рода увековечивание саморефлексивных текстов.
Они написали книги с наставлениями по этике и нравственности, политике, закону и юриспруденции.
Они написали все учебные пособия и учебники, с помощью которых можно прочесть эти учебные пособия.
Они изобрели все книги по хорошим манерам и этикету. С помощью текстов они руководили нашими мыслями и представлениями, нашим образом жизни, тем, как заниматься любовью, как менять ребенку подгузник, как строить военный корабль.
А затем держали содержание этих текстов под жестким и ревностным контролем, начиная с основного слоя грамотных – а оттуда спускали вниз в различные слои безграмотных.
Мы живем в цивилизации, основанной на текстах, превыше всего для которых - слово.
Теперь у нас, начиная с 1980-х годов, вторая революция Гуттенберга – а все мы знаем, что сделала с коммуникацией и, тем самым, мировым мышлением первая революция Гуттенберга – грамотность попросту создала современный мир, а теперь цифровая революция освобождает нас иным способом, посредством образной коммуникации – так что на подходе очередная революция - революция зрительной грамотности.
Умберто Эко утверждает, что хозяева текста наконец-то должны отойти в сторону и позволить специалистам – а по-хорошему, впервые и хозяйкам – образов выйти на первый план и переформулировать основы коммуникации, ставя во главу угла образ.
Но если мы ждем, что эта революция выдвинет на первый план коммуникацию, тогда нам понадобится цивилизация зрительно грамотных. А у нас ее нет.
Я раньше считал, что кино способно дать подобное образование, но теперь сомневаюсь в этом, так как странным образом у нас нет кино, которое бы ставило во главу угла образ.
В процентном отношении очень мало людей ходят в художественные школы, колледжи дизайна, имеют архитектурное образование.
Если вы проведете сравнительное исследование о том, как мы изучаем текст и как хорошо мы умеем с ним обращаться, все мы – даже невзирая на языковые барьеры – изучая алфавит, будучи еще совсем юными, накапливая огромные массы лексики в детстве, постигая сложную структуру предложения в юности и во взрослом возрасте, бесконечно совершенствуя наше умение обращаться с текстом, - то образование в сфере зрительного образа предстанет предельно скудным и, несомненно, неадекватным и несопоставимым.
Я учился живописи, и я рисую столько же, сколько снимаю кино, но я знаю, что я не могу придти к кинопродюсеру или на киностудию с десятью картинами, двадцатью образами и пятью книгами рисунков и сказать: «Дайте мне денег».
Они даже не поймут, о чем я, черт побери, говорю.
Они не поймут, что я предлагаю.
Им нужен текст – им понадобятся слова – им нужно будет что-то, что, по сути, принадлежит книжному магазину, а не кино.
И это при том, что мы всегда считали, что кино – визуальная среда.
И если этот текст уже успешно зарекомендовал себя на рынке, как в случае с «Гарри Поттером» или «Властелином колец», тем лучше.
И это само собой подразумевает, что все кино, которое вы когда-либо видели, - вовсе не кино, а - если вы верите, что кино было изобретено в 1895 - сто шестнадцать лет иллюстрированных текстов.
Так что никто из нас никогда не видел фильма, - мы видели лишь иллюстрированный текст. Таким образом, создание фильмов – вторичная среда. У нас - кино, основанное на тексте.
Зовут ли вас Годар или Тарантино, Альмодовар или Ларс фон Триер, Скорцезе или Джеймс Кэмерон, то, как мы изобретаем и строим кино, - лишь иллюстрация слова.
И я нахожу это неудовлетворительным.
Простая иллюстрация меня не удовлетворяет.
Это значит, в конце концов, что у нас кино не композиторов, а дирижеров.
А это, как я считаю, совсем не то, чего мы хотим.
У дирижеров свое место в положении дел, но композиторы в десять тысяч раз ценнее. Имея композиторов, можно обойтись без дирижеров, но нельзя обойтись без композиторов, имея дирижеров.
Вот почему, я полагаю, во всем мире у нас сегодня убогий кинематограф.
И что нам с этим делать?
Во-первых, все мы согласимся, что у текста есть множество способов увековечить себя – поэзия, роман, короткий рассказ, театр – более чем достаточно, чтобы хотеть с жадностью поглотить кино.
И поэтому мы безоговорочно решаем, что кино должно быть зарезервировано за сферой визуального.
И поэтому мы решаем, что зрительное образование должно быть существенной частью обязательной общеобразовательной программы.
И поэтому я лично полагаю, что нам нужно кино художников и творцов образа, а не писателей и кузнецов слова – что в современном климате и образе мышления не столь вероятно, но по мере наступления цифровой визуальной революции станет необходимостью.
В поисках кинорежиссеров я бы обратился не в книжный магазин, а к образованию в сфере искусства.
Что сделает вас, несомненно, моим типом людей.
Я знаю, что обращаюсь к преданной своему делу аудитории – аудитории, которая решила, что визуальное образование значимо и важно.
Я считаю, что в данный момент кино, по крайней мере, кино наших отцов и наших предков, обнищало и умирает. Оно уже достаточно прожило для эстетической технологии – больше века, что само по себе уже неплохо, но теперь миллионами и миллионами фильмов, которые мы создавали по всему миру, мы затаскали все общепринятые представления, рассказали все истории, мы знаем, как работают и развиваются все жанры.
В большинстве фильмов через пять минут мы уже знаем, что произойдет дальше, мы видим знакомые структуры, которые разворачиваются знакомым образом, нас быстро охватывает ощущение дежа вю.
И фактически, киноопыт уже не удовлетворяет.
Кино – это опыт пассивный, с характерным для него сидением где-то в темноте – а человек не ночное животное, чтобы сидеть, не двигаясь, сто двадцать минут, человек - беспокойное животное с гироскопической головой и постоянно двигающимися глазами, смотрящее лишь в одном направлении, что означает, что две трети мира оказываются позади вашей головы.
Мы знаем, что оно должно измениться.
И оно, конечно же, уже меняется.
Цифровая революция научила нас мыслить всеохватно.
Норма коммуникации более не основывается на традиционном повествовании, которое формируется в книжных магазинах.
Законно и похвально сёрфить в интернете.
Вырываться за рамки повествования.
Мы обнаружили, что повествование как рамка – искусственное приспособление, которое создано руками человека и не существует в Природе.
А если эти вещи созданы руками человека, то их можно и рассоздать руками человека.
А теперь мы просим той вовлеченности, которую стошестнадцатилетнее кино не в состоянии дать нам – мы требуем интерактивности и ищем мультимедийный опыт.
Возможно, в кино будущего, если такому суждено появиться, двумя главными словами будут «интерактивность» и «мультимедиа». Кино будущего должно быть интерактивным и мультимедийным.
Но все же кино умрет – так, что наши праправнуки скажут: «Кино – а что это было такое?» Как они уже говорят: «Немое кино – что это было такое?»
И кто теперь смотрит немое кино?
Которое создало сотни тысяч фильмов между 1895 и 1929 и которое теперь уже никто не идет смотреть, за исключением ученых и детей, которые смотрят на Рождество Чарли Чаплина.
Но если кино умрет, то живопись – никогда.
Это один из шести видов искусств, которые были созданы давным-давно, просуществовали до наших дней и будут существовать и дальше.
Его технология проста и недорога: немного масла у вас под носом, что-то, чем рисовать, плоская поверхность – и вы можете начинать.
И именно благодаря этой особенности живописи, благодаря дешевизне ее производства, вы можете свободно и постоянно экспериментировать, и, конечно же, неудача не считается грехом.
И в этом постоянном эксперименте, не омраченном позором неудачи, когда вам что-то удается, вы можете двигать горы и влиять на мир.
Так что поздравляю вас с тем, что вы выбрали живопись – самую важную вещь в вашем мире.
Полагаю, вы совершили мудрый выбор.
Художники нам нужны, как никто другой. Они - главные двигатели, главные мечтатели, а все мы – лишь часть процесса их проникновения.
Швейцарско-итальянский художник и скульптор Джакометти сказал: «Вы можете быть уверены в том, что ваша бабушка ничего не знает о Пикассо, но вы можете не сомневаться, что Пикассо знает все о вашей бабушке».
Я, несомненно, верю во все это, в то, что существует всего две бесспорных темы обсуждения – секс и смерть – Эрос и Танатос – начало начал и конец всего.
Бальзак считал, что деньги - то, о чем стоит говорить, но деньги - лишь недавнее изобретение, и так много глупых людей ими обладает, что они не могут быть важны.
Шекспир же считал, что надо говорить о власти, но власть, несомненно, лишь зеркало секса и смерти, - способ избежать одного и заплатить за другое, - так что я предоставляю вам решать, как это лучше трактовать.
Большая часть искусства и, конечно же, большая часть кино – о сексе и смерти.
Каждого актера, рано или поздно, а чаще раньше, чем позже, просят трахнуться или умереть, а обычно и то и другое.
Мы просим этого у них; конечно же, мы требуем этого от них, потому что обдумывать, созерцать и бояться этих вещей неизменно притягательно и захватывающе.
И маятник постоянно колеблется – вот сейчас, например – несомненно, если вы читаете газеты повсюду в мире - мы могли бы решить, что раскачивающийся маятник наклоняется в сторону Танатоса и коллапса, и его сопутствующих товарищей – мрака, депрессии, голода, отчаяния, бедности: конечно же, это Рок, Танец смерти, Судный день, Армагеддон главной темы церемонии вручения Премии Кандинского этого года.
Несомненно, главная тема для рассмотрения художниками. Она исправляет, наставляет, это напоминание о тщетности и смертности для жадных, тщеславных, эгоистичных, гордых. Босх, Гойя, Фрэнсис Бэкон, конечно же, напоминали нам об этих вещах.
Твердо уверен в том, что мы должны попытаться подняться выше попустительского созерцания катастрофы, созерцания, которое может быть лишь предлогом для жалости к самим себе, сенсуализма и фатализма, которые абсолютны не продуктивны.
Фрэнсис Бэкон, в последние годы являющийся, несомненно, наиболее значимым вдохновителем трагической, и мгновенно узнаваемой, образности в живописи, был не тем человеком, что носил в кармане череп в своих походах в бар «Устрица». Измученный человек, это правда, но человек, который обладал чувством иронии в отношении того, что он делал.
«Жизнь - загадка,
игра ключей-замков,
зеркало в зеркале,
короб из коробков,
но мы должны, что можем, делать
и этот шок перебороть».
Опять же, именно эти газеты мира утверждают, что мы бежим порожняком.
Фрэнсиса Бэкона как-то спросили:
«Господин Бэкон, считаете ли вы, что зла в мире сейчас больше, чем раньше?»
На что он гениально ответил:
«Нет, конечно же, нет – просто о нем лучше сообщают».
Источник: http://old.kandinsky-prize.ru/news/16-12-2011/4
|
